Пивной

Комитет

Свист, вопли, руки над головами, метания прожекторов и гитарный вой. «Рокэндролл» концерт. Даваааай!!!
И девки в проклепанных штанах на плечах у пьяных дружков.

А он, как и я, стоял совсем близко от сцены, и казалось, был чем-то недоволен. То и дело морщил нос, кривился, как от зубной боли. Худощавый. Брючки, рубашечка, магазинные туфли, на вид — лет сорок. Странно. И что он здесь забыл? Временами рот его открывался, он что-то артикулировал, как бы говорил сам себе. Повернул голову и мы чиркнулись глазами.
— Что? — Я присунулся ближе.
— Говорю фуфло.
— Почему?
— Это не игра. Фуфло.
— Ну, понятно…
— Что тебе понятно? Думаешь, дядька спьяну забрел не туда? Шел к Зыкиной, а попал… смотри, — он ткнул пальцем в барабанщика, — лупит из-за уха, а удара-то нет! А эти! – кивнул на гитаристов, — половина мимо. По соседям.
— По соседним, — догадался я. — Нотам.
— Точно. Понты одни. Понтовики.
— Понтярщики, — осторожно поправил я.
— Сам-то кто? – Он смерил меня взглядом.

Он подошел к плите, поставил чайник, затем закурил и посмотрел в окно. Серый асфальт бархатно оттеняла свежая трава, солнечно-зеленого цвета. Такого же цвета листья отпускали на волю в прозрачное небо, надрывающиеся брюхатые почки тополей, зелень горела изнутри.
Он подумал: «А ведь буквально пару недель и зеленка, набрав в себя городской атмосферы, станет темно-зеленой, тягуче болотной… Опять, этот вечно молодой пубертат ямакасит.» За тополями, живописно отделяя колледж культуры от двора его жилого дома, раскинулся полуразвалившийся кирпичный забор, по которому очень споро скакал застрявший в детстве охранник супермаркета живший в соседнем подъезде. Его мысли летели к заходящему солнцу.
— Ну, вот и лето. Нога снова ходить научилась. Сама собой нашлась вновь старая работа. Заебись! Эх, заживем теперь с феей. Ремонт доделаю. Родим сына, ну, можно и дочку, лапочку. Вода прогреется, поедем по озерам и… — Полет прервал стройный, грудной, негромкий голос из зала:
— Давай расстанемся.

Я сидел напротив монитора и думал: «Как все-таки люди любят себя обманывать. Других это понятно, это хлебом не корми… но.. но.. но, себя ни-ни… не пизди!!!! Себя в первую очередь. Сегодня я брошу курить; или например, пить сегодня не буду… или, например, я не одинок. А действительно – не одинок ли я? Вот, скажем, рождался я сам… помощь конечно была, врачи там, материнская любовь, но ведь и без помощи бы справился, это ведь был мой выбор рождаться или нет. И умирать я буду так же один, да один. Умирать ты будешь сам, никто с тобой за компанию не соизволит прогуляться.»

Так я и продолжал размышлять, пока Она не возлегла рядом, в надежде проникнуть в мою черепную коробку.
— Дорогой, о чем ты думаешь? – спросила она, навалившись своей теплотой, ощущаемой физически.
— О тебе дорогая… о тебе.. – отмахнулся я.
— Почему же ты тогда совсем на меня не смотришь, не обнимешь, не поцелуешь?.

Долгий путь сперматозоида к яйцеклетке увенчался рождением через девять месяцев. Казалось бы, гонка закончена, но в первую же неделю жизни тебе прокалывают инсталляционный пакет прививок – заражают туберкулезом, оспой, коклюшем и еще черти знает чем. Ты борешься за свою жизнь, в этом мире, еще с тех пор, когда видишь его вверх тормашками. Но тебя любят, с тобой сюсюкаются, и ты веришь этим большим и теплым существам. Потом тебя отдают в ясли, затем в детский сад и далее в школу. К тому времени ты уже умеешь охранять свои игрушки в песочнице, читать, мерить лужи в резиновых сапогах, кататься на велике, плавать и даже иногда грамотно рулить этими большими, вечно бубнящими, великанами.

Но в школе этого не достаточно, там все такие. Ты опять начинаешь бороться, но не сразу принимаешь, если вообще принимаешь, новые правила. В первый год ты выстраиваешь паритет различных противовесов – здесь лучше знать предмет, здесь проще списать, с этими здороваться, этих не замечать, а этих лучше бы вообще не видеть и потому тихо и не заметно обходить.