Его сбила машина, светло-зеленая «Нива». Номерной знак к689е. Последняя буква не видна из-за крови. Сергей попытался вдохнуть; попытка кончилась ничем, «Нива» весом в полторы тонны проехалась по нему, раздавив грудную клетку, левое плечо и таз. Он медленно, осторожно, повернул голову, как раз вовремя, чтобы увидеть как красная «десятка» врезалась в зад классики отечественного автомобилестроения. Водитель «десятки», не обращая внимания на орущего автовладельца бежевой «классики», вывалился из машины и бросился к лежащему Сергею. Фоном орала баба в длинной юбке с жуткими пурпурными розами. Сергей слышал, как мужик из «Нивы» причитает — я ж на зеленый ехал, как же он вылез-то, беда-то какая… Баба в розах вопила уже истошно и на одной ноте. Молоденькая мамаша в ужасе пыталась побыстрее оттащить от места происшествия ребенка. Малыш терпеливо выкручивал ручонки из цепкой хватки мамочки, и, как зачарованный, смотрел на Сергея. Из кармана малыша выпал недооблизанный чупа-чупс тошнотворного розоватого цвета. Дайте ему воздуха, да отойдите же, уроды! — водитель «десятки» разъяренно отпихивал мужика, судорожно собиравшего бебехи, некстати вывалившиеся из чемоданчика. Руки у мужика тряслись, он с трудом, не отрывая глаз от человека на мостовой, ссыпал инструмент в чемоданчик с яркой наклейкой «Bosh». Все четко отпечатывалось в мозгу Сергея, мысли не мешали, их попросту не было.
Сергей перевел глаза на зад «Нивы», отмечая все трещины в краске, пятна ржавчины на номерном знаке, потеки крови, выплеснувшейся изо рта, когда машина съехала с его грудной клетки. Я умираю, черт, завтра у родителей годовщина свадьбы, как не вовремя…
Пробуждение было как медленное всплывание из мутной застойной воды. Еле-еле отходя от неприятного сна, Сергей сполз с дивана. Ну и сновидения в запасе у Оле-Лукойе. Сергей сосредоточенно потряс головой, оценил вихрь перхоти и перьев от вечнодырявой подушки. В голове тяжко ворочались два мельничных жернова. И хотелось свежезаваренного чая, крепкого, терпкого, душистого и сладкого. Именно в таком сочетании.
По пути на кухню заглянул в ванную, включил душ. Район, где он жил, в смысле подачи воды был хреновым. Водичка с утра всегда была тепловатая, коммунальные возможности сорокалетней пятиэтажки и крайние верхние этажи сочетались плохо. Так что душ утром и вечером был писающим фонтанчиком, канализация — вонючей, тараканы — непугаными. Канализация его не смущала, а если и начинала оскорблять эстетско-обонятельные ощущения, то очередная подруга бойко заливала все доступные сливные трубы чем-нибудь типа «Доместос», и радостно щебетала о невиданной свежести. Причем тут неземная свежесть и хлорная вонь, Сергей понять не мог, но протестовать не смел. Очередная подруга, с которой встречались максимум дня три на его территории, брезгливо разгоняла усатые стада коренных поселенцев квартиры и наводила блеск в холостяцком убежище. Зачем это было надо Сергей догадывался и смирялся с неизбежным выдворением подруги, через некоторое время, с площади бобыльного обитания. Время готовности к выдворению исчислялось прямо пропорционально времени обживания женскими вещичками ванной, шкафа и полочек на кухне. В очередной раз Сергей резюмировал, что тонко и стыдливо льющаяся вода из крана — самая большая бытовая неприятность в жизни.
Родители в этой конуре не показывались. Изредка заезжал отец, мама отказывалась с ним общаться уже два с половиной года. Потому и убирались подружки, а Сергей привык стыдиться бардака и, в конце концов, не замечать его. Раньше, до «агромадного» скандала, мама приезжала по понедельникам, наводила чистоту и оставляла в холодильнике любовно наваренные борщи и трепетно пожаренные котлеты. Как говорится, се ля ви, теперь питаться приходилось исключительно полуфабрикатами.
Сергей досадливо поморщился. «Агромадный» скандал инициировала маман. Ему было неприятно вспоминать все подробности семейной разборки, но такая, видно, сегодня планида. Он прошел на узенькую кухоньку, символически пригрозил тараканам геноцидом, заварил чаю. В голову лезла жуть, настроение чрезвычайно опоганилось отголоском мамочкиных воплей в голове. Дело-то было в том, что девчонка, Наташка, с которой он встречался просто рекордное для него самого время — восемь месяцев — неожиданно залетела. Черт ее знает, как может девица двадцати пяти лет от роду, переспавшая со многими его приятелями, «неожиданно залететь». Разборки по факту залета длились три недели, изо дня в день. Наташка была в токсикозе, за эти недели опухшая донельзя от слез. Основное, что запомнилось из этого времени — постоянные Наташкины рвотные порывы — от запаха табака, его туалетной воды, канализации и еще Бог знает чего. Лейтмотивом разборки являлось то, что Ната возжелала тихой жизни в материнстве — и с ним.
В общем, желания будущих родителей резко разошлись, о чем Сережа дипломатично, как мог, намекал Нате. В то время, измотанный рыданиями беременной нервной женщины и боями с тяжелой артиллерией — мамочкой — защищавшей Нату до последнего, он думал только об одном. Что на ней негде штамп ставить, официантка в баре, и за полгода работы в этой тошниловке она набрала килограмм десять, не меньше. То есть жизнь рядом с будущей свиноматкой, как ему представлялось, Сергея никак не устраивала. И он стал проводить пропагандистскую работу, доказывая, что папик из него никудышный, денег нет, жилье плохое, следственно — рожать некуда. Наташка уже было, согласилась на аборт, но тут партию соло исполнила мать. Маман сказала все: что-де сыночку уж тридцать два стукнет, живет как дуб замшелый, а замшелый и есть — уж она-то тут убирала до Наты — а что дуб, так это по определению. Сергей не сдержался, послал обеих, куда солнце не заглядывает, и предложил туда же отправить и советы по здоровому образу жизни. Вот тут и начался, как говорит его друг, «ёперный театр». На два голоса мать и Наташка спели ему, кто он такой. Сергей завершил «ёперу» эффектным грохотом двери об косяк. Занавес.
Три дня он провел у друга. Леша все понял, собственные выводы озвучивать не стал, налил водки и по-товарищески посидел с ним три дня. Вернувшись в квартиру Сергей не обнаружил ни одной вещи Наташки. Он почему-то страшно боялся случайно натолкнуться на любое свидетельство ее пребывания в этом доме. Да что там — в доме, в жизни. Но она исчезла как-то сразу и бесследно. Через месяц тоска по ней стала уже невыносимой, и он все же решился разыскать Нату. Надеясь на прощение.
Жутко волнуясь, зашел в бар, где работала Наташка. Оказалось, что Нату уволили за постоянные прогулы, а про новое место работы сослуживицы не знали. Только через полтора года он узнал, что аборт она все же сделала, стала частенько загуливать с подвыпившими клиентами всех баров, кафешек и заштатных ресторанчиков, куда удавалось пристроиться. Ее и нашли за очередной точкой общепита, засунутой в бак для пищевых отходов. При этом известии Сергея замутило, пил он без продыху с неделю и остановился только тогда, когда, в загаженную беспробудной пьянкой квартиру, приехала мать. После этого визита она к нему больше не приезжала, а Сережа не мог показаться ей на глаза из-за горькой вины и запоздалого сожаления.
Отец заходил редко, Сергей был ему искренне рад, вперемешку с чувством стыда — отец как-то сник, съежился. Большой и сильный папа пропал в теле старика с потухшими глазами. Сыну стоило огромных усилий слушать надтреснутый голос отца, говорившего, что мать ест очень мало, стала чаще болеть, и ровным тоном отвечать, что приехать не сможет, очередная командировка.
Странное дело, с матерью он был ближе, чем с отцом. Не маменькиным сыночком, нет, с матерью они делили какое-то пространство общих мыслей, понимая друг друга с полувздоха. Тем мучительнее виделась жизнь отца, склеивающего две эти половинки, только клей иссох и состарился.
Думая об этом Сереже хотелось плакать. Послезавтра у родителей юбилей свадьбы. Ссутулившись за столом с подсохшими пятнами от еды, он завидовал женщинам — те хоть могут отвыть горе и тоску. Он смог только швырнуть кружку с недопитым чаем в стену.
Твердо решил не поддаваться ни настроению, ни послевкусию ночного кошмара. Матерясь, убрался на кухне, правда, символически, и отправился за подарком для родителей.
По городу Сергей ходил часа четыре. Бродил по городу, по магазинам для сугрева и для подарка, рассматривал яркие витрины и редких прохожих, спасающихся от колкой мороси капюшонами и зонтами. Замерзнув до дрожи, Сергей зашел в облезлое, с виду, кафе. Внутри оно тоже было облезлым — прожженные скатерти, подозрительный запах с кухни, обветшалый инвентарь и замученный персонал. Заказал пельмени и двести пятьдесят. Двести пятьдесят помогли не только согреться, но и не пялиться в упор на сидящего за этим же столиком мужика. Мест в зале не хватало всем страждущим, а мужик вежливо испросил позволенья стать соседом. От соседа густо пахло потом, водкой и, почему-то, салом, свежезамороженным, присыпанным солью и красным перчиком.
Вообще-то, Сергей не любил знакомиться вот так, за водкой. Но мужик оказался не суетливым, сам с разговорами не лез, просто тихо и уютно сидел, смачно пил водку и вкусно хрустел огурчиками. То есть, располагающий мужик.
— Тебя как зовут?
— Гаврила. Гавриил. Но только не Гаврик.
— Шутишь? — Сергей пожалел, что завел разговор. Мужик, видно, из дешевых приколистов. Предполагаемый приколист обстоятельно выпил, хрумкнул огурчиком, и тогда взглянул на Сергея.
— Почему шучу? Родители назвали.
Сергей поверил. Гаврила говорил без смеха в голосе и в глазах. И без хитрости тоже.
— Ну, давай, что ли, выпьем вместе. В одиночку — не то. Меня Сергеем зовут.
Выпили за знакомство, потом еще. И еще. Гаврила приехал на заработки с юга многострадальной родины, был строителем. Поговорили о том, о сем. Гаврила оказался на редкость спокойным и устойчивым к водке. А вот Сергея явно клонило к закату под стол.
Очнулся он от холода. Гаврила лил ему на голову ледяную воду, на напор грех было жаловаться. Хмель постепенно покидал буйную и нерасчетливую головушку, вслед за чем обнаружилось, что ванная — его, родная, и он успел наблевать в раковину. Становление человека на путь трезвости продолжился на кухне, куда Сережу привели под белы рученьки.
В белы рученьки Гаврила впихнул горячую кружку с кофе, по пути поясняя, что в таком состоянии Серега заснул бы в кустиках, и, учитывая погоду, это лучший вариант для желающих поболеть пневмонией. Спасибо, очень пригодилась карточка с надписью: я сегодня пьян, люди добрые, или отвезите по такому-то адресу, или оставьте в теплом месте, вознаграждение в кошельке, сумма — по совести. Информированный Гаврила организовал доставку тела на дом. Безвозмездно.
Отхлебывая кофе, Сергей наблюдал, как Гаврила извлек из необъятной куртки бутылку водки и нерешительно оглянулся в поисках подходящей посуды. Встать хозяин дома не смог, но внятно проинструктировал, что и где можно найти. Гаврила экипировался, уселся на табурете и поинтересовался, каково Сереге после реанимирования. Сереге было неплохо.
Мужик кивнул, неторопясь намахнул водочки и осведомился, зачем пить в таких дозах, одному и так далеко от дома. Неожиданно для себя Сергей стал рассказывать об агромадном скандале, матери, Наташке, что жизнь у него пустеет, выдыхается с каждым днем все больше и больше, а тоска захлестывает, и вообще, жизни нет никакой, загубил две живых души сразу, а еще родительские на подходе. Гаврила молча кивал, а потом, когда Сергей прекратил хлюпать в кружку все свои горести, высказался: помер, ты братец. Не телом, а так… нутро выгорело, углей не осталось. А трупов ходячих землю топчет много, Серега не первый и не последний. Тут Сергей не выдержал и разревелся уже по-настоящему. Гаврила терпеливо ждал, когда схлынет буря.
Буря долго не задержалась. Размазывая полупьяные сопли, Сергей, уже напоследок, рассказал о кошмаре, когда на него наезжает машина, неделю уже снится эта гадость, да и хрен с ней, с гадостью, а вот жизнь свою никчемную отдал бы, только б вернутся на четыре года назад.
— Я вот в том сне запомнил, кричал кто-то — Боже милосердный… так и мне сейчас хочется так же заорать, только не жаловаться, не спрашивать — за что, нет, а … попросить. — Сергей уже взял себя в руки и говорил спокойнее.
— А ты и попроси. — Гаврила даже говорил обстоятельно и тяжеловесно. — Сейчас бы тебе поспать, утром склеишься. Мужику тоже надо плакать, так что в лишнем слове себя не кори. Давай-ка, вставай.
Гаврила довел Сергея до дивана, убедился, что тот к подвигам не готов и уже засыпает. Постоял над парнем, почесал затылок, развернулся и тихо ушел. Сергей лежал в круговороте местного значения — комната медленно съезжала куда-то влево, голова кружилась и побаливала. Прежде чем окончательно скользнуть в сон, Сережа попросил: Боже Милосердный…
Утром головушка трещала так, будто всю ночь работала в качестве отбойного молотка. И не только голова, но и вся верхняя часть тела. Сползая с дивана, услышал веселый голос Наташки. Он узнал его не сразу, а как узнал, пострадала и нижняя, филейная часть тела, чувствительно соприкоснувшись с краем стула и полом. Ната вошла в комнату, окинула взглядом руины — стул и Сергея — и предложила заняться антипохмельными процедурами. На вопрос Сергея, откуда она здесь взялась, Ната фыркнула и осведомилась о количестве принятого на грудь вчера, попутно уведомив о приходе родителей через три часа. По стеночке Сергей стал пробираться в кухню. Старательно не отрывая глаз от Наты. Та приподняла левую бровь (давно знакомая ее привычка, когда она чему-нибудь удивлялась) и явно оценивала симптомы. Сергею же, за время продвижения по стеночке, удалось оценить перестановку, сияние свежего ремонта, занавесочек, полочек, финтифлюшек, дорогих сердцу любой женщины. Сияла и сама Ната, уже, правда, заладившаяся хмурить брови, упирать руки в бока и воинственно выставлять вперед круглый животик.
Молчание затягивалось. Сергею не пришло ничего другого в голову, как робко поинтересоваться, не белая ли она горячка, и попросить помощи. В плане амнезии, потому как она, Ната, вроде померла два с половиной года назад, а в призраков он верит меньше, чем в горячку. Помощь была оказана посредством влажного полотенца, по лицу, твердой рукой и со всего размаха. Пришлось верить глазам своим.
Поначалу Сергею было странно знать, что ему опять тридцать два, а Ната живая и мусорные баки пригодятся по целевому назначению — для пищевых отходов. Постепенно ощущение неправильного сдвига во времени и месте проходило, Сергей привык к тому, что у него есть семья. Отец опять был большим и сильным, точнее не стал старым и иссохшим, мать вне себя от радости готовилась, сначала, принять внука, а потом — его воспитывать. Сын, Владимир Сергеевич, Володя Красно Солнышко по версии матери и Наты, несказанно радовал новоиспеченного папулю. Ната была хорошей женой, нескандальной и незлобивой, а потому Сергей был счастлив. Семья. Мать, отец, Ната, Вовка. Боже милосердный, он счастлив! Так пролетели четыре года.
И вот, ему тридцать шесть, у него все хорошо. И завтра годовщина свадьбы родителей. Сорок пять лет, как с куста, сказал бы Лешка. Оставив сына на попечении неприлично довольных бабули и дедули, Сергей с женой отправились за подарком. Колкая морось не портила настроение. Натуська присмотрела какую-то потрясающую вещицу в подарок и просто заходилась в восторге, расхваливая ее на все лады и одновременно пытаясь скрыть, что же это такое. Ясное дело, придется купить две, думал Сережа, выделивший из болтовни женушки цену и габариты. Магазин с па-атрясающей вещицей был на другой стороне улицы, по которой Натка тащила его, чуть ли не приплясывая от удовольствия.
Сергей с женой по пути втихомолку подхихикивали — впереди шла дама, облаченная в последний писк моды — длинную юбку с запахом в крупных пурпурных розах. Смотрелась юбка на бабе обалденно, правда, со знаком минус. Их обогнала молоденькая мамаша, тащившая на буксире пятилетнего карапуза, с удовольствием и слюнями облизывавшего мороженое. Судя по блеску глаз в направлении бабы в розах, мамаша не преминула отметить обалденность титанических размеров дамы.
Всей толпой они собрались у светофора, чуть подальше от перехода и большой лужи. В этот день абсолютно все выглядело слишком мокрым и скользким. Замигал мокрый красный человечек на светофоре, и Ната, в восторгах будущих приобретений (для нее не составляло секрета, что аналогичную чудесную настольную лампу они купят и себе), потащила Сергея по краю пешеходного перехода — машины уже останавливались, а на другой стороне улицы пешеходы уже начали движение.
Ната шла впереди него, когда из-за поворота вылетела светло-зеленая «Нива». В сознании Сергея секунды забухали тяжелыми молотами — на пути «Нивы» стояли он и его беременная вторым ребенком жена, и выбор был невелик. Боже милосердный, подумал Сергей, и, что есть силы, отшвырнул жену с пути машины. У него еще была пара секунд, чтобы все вспомнить, и, преисполнившись благодарностью, произнести те же слова маленькой молитвы-просьбы, заключительную частичку доброго заклинания, возникшего в мыслях — тогда (вчера?), когда Гаврила оставил его одного.
Боже милосердный, спаси и сохрани всех живущих на земле…
(С) Татьяна Юровских
Поделиться с друзьями в социальных сетях:
